Произошедшие в начале прошлого века крутые повороты в российской истории, выразившиеся в глубоких социальных преобразованиях, коснулись и моей родни. Жестко проведенная коллективизация крестьян вынудила обе семьи моих дедушек и бабушек (вместе с тогда еще малолетними детьми, то есть моими будущими родителями и родственниками) тайно покинуть родное село в Среднем Поволжье и перебраться на Донбасс. Там я и родился в начале сороковых годов. Не случись такой вынужденной миграции моих предков, я мог бы, вероятно, стать одним из жителей нынешнего села (поселения) Сургодь Торбеевского района Республики Мордовия Российской Федерации. Но для этого нужно было в том селе родиться…

Воображаемо-знакомое Сыркыды

Село Сургодь – это татарский аул Сыркыды, в котором появились на свет и провели часть детства мои родители в первые послереволюционные годы. С малых лет я бессчетное количество раз слышал их воспоминания о деревенской жизни. Отец только иногда рассказывал о выпасах коней на лугах и о мальчишеских проказах. Мама просто увлекала меня своими рассказами о сельской жизни. До сих пор помню ее повествования о случавшихся пожарах, о том, как горел их дом, о возвращении отца и его братьев с дальних дорог, о ярмарках и ярмарочных подарках, о кованом сундуке своей мамы (моей бабушки), о зловредных гусях, щипавших малышей, об исполнении роли нянек старшими детьми, когда женщины уходили на жнива, забирая грудничков с собой.
Было удивительно слышать, что дни рождения детей не отмечались, а время появления детей часто связывали с значимыми деревенскими событиями - то ли со временем жатвы, то ли с отелом коровы, то ли с пожаром в селе или с другими происшествиями.
Особое восхищение вызывала история о том, как мама досрочно приобщилась к школьному обучению. С осени она привязалась «хвостиком» к старшему брату и присутствовала на уроках, а к зиме обнаружилось, что она уже овладела начальной грамотой, и учитель-родственник Сафа-абзи (если мне не изменяет память) оставил ее в качестве полноправной школьницы. Вот такое получилось татарское повторение истории с Филлипком из рассказа Льва Толстого, но с той особенностью, что мама успела овладеть в тот год старотатарской письменностью на арабской графике, которую вскоре сменила латиница, а затем – кириллица. Позже я стал свидетелем необычной маминой почтовой переписки с московскими родственниками: старшему брату Ибрагиму она писала арабским алфавитом, младшей сестре Магрой – на латинице, а младшей сестре папы Зяйнап – на кириллице.
Кроме сельских жизнеописаний мамины рассказы содержали множество забавных и шуточных историй, местных притчей и легенд. Они звучали для меня как реальные истории, случавшиеся с жителями села. Позже такие же поучительные истории-смешинки я слышал от выходцев из других мест, встречал в детских книгах и рассказах о Ходже Насреддине, но тем не менее, они до сих пор остаются для меня воспоминаниями о родительском селе.
Уже с детства я знал об устройстве села и его окрестностях. Та ее часть, где жила мамина семья и некоторые родственники, именовалась Мотавкой. А от нее шли еще две линии: Ягы – аул (новая часть) и Урус – очы (русский конец села), где тоже жила родня. Как помнится, соседние села звались Горинка и Троицк. На жатву зерновых отправлялись в далекий Лангэш, а на ярмарку ездили в Спас. Купаться и стирать белье ходили к реке Парца, которая протекала рядом с селом. Слышал и о железнодорожных станциях Потьма и Торбеево. Уже в зрелом возрасте по пути в Казань я проезжал через эти станции. С нетерпением ждал их приближения и во все глаза осматривал окрестности с подножки вагона. В тот момент я был удовлетворен хотя бы тем, что воочию увидел близкие к селу земли, связанные с жизнью моих пращуров. Эти испытанные теплые чувства, наверное, можно назвать первым полушагом будущей поездки в село Сургодь-Сыркыды.
Еще в детстве услышал о сложных отношениях между различными семьями – «каумами», о несправедливом обвинении маминого отца и его кратковременном аресте, о комитете бедноты, о вывозах конфискованного имущества из домов «раскулаченных» и о тайных отъездах из села всей маминой семьи и семьи моего отца.
О последних событиях мама рассказывала с горечью, но без озлобленности, а когда в 70-х годах по телевидению мы вместе смотрели сериал «Вечный зов», она не один раз, когда со слезами, когда с грустью, говорила: «Я это все в детстве видела и пережила…». Совсем недавно узнал, что дед по отцовской линии, избегая высылки, в один из дней ускакал на лошади на станцию Потьма к проходящему поезду. Лошадь вернулась в село сама, а бабушка с детьми некоторое время скрывались у родственников, которые потом помогли им также тайком выехать. Выехать навсегда…
Вот так и получилось, что через родительские рассказы о селе и сельской жизни, через свои глубокие детские впечатления я как бы сроднился с селом Сыркыды. Оно стало для меня одночасно воображаемым и знакомым, близким и родным. Село Сургодь, в котором я не родился, но которое полюбил с детства.

Лучше и один раз увидеть

Желание увидеть само село и его окрестности вначале выражалось в детско-юношеском интересе. Мне хотелось вписать услышанные воспоминания родителей в реальность, увидеть своими глазами окружение их детства. Хотелось наложить их рассказы о сельской жизни на предметную и пейзажно-природную действительность. В молодости это желание периодически подкреплялось новыми рассказами и свежими впечатлениями младшего брата Шамиля и сестры Раиси, которые уже побывали в селе. В более зрелые годы мне уже хотелось посетить и кладбище моих предков и зайти в мечети, в которых они молились.
В год семидесятилетнего юбилея отца мы решили поехать в село вместе, но вскоре его не стало. После этого печального события прошло еще два десятилетия. Трудно сказать, почему моя мечта-цель посетить Сыркыды так долго не осуществлялась: то ли я неосознанно отодвигал ее на «скорое будущее», то ли насыщенная жизнь постоянно отодвигала ее. Последним толчком к поездке стало приближение моего собственного семидесятилетия, напоминавшем о стремлении отца еще раз побывать в родном селе.
Мой длительный преподавательский отпуск пришелся на месяц Рамазан. После праздника еще оставалась свободная неделя. За несколько дней до Фитар-байрама я принял окончательное решение о поездке и связался по телефону с донецкой родственницей Наилей Янакаевой (Брагиной до замужества), которая мне сообщила, что в селе по прежнему живет ее мама Халида-абыз. Она созвонилась с сургодьской (торбеевской) сестрой и подругой детства, и сообщила, что в селе меня уже ждут. Оставалось только продумать свой маршрут.
Поезд Харьков-Нижний Тагил прибыл в Саранск около полуночи. Лил дождь. Вокзальные комнаты отдыха были заняты омоновскими сотрудниками из соседних областей. Оказалось, что республика готовится к трехдневному празднованию тысячелетия Единения мордовского народа с народами Российского государства. Город ожидал приезда Президента страны В.В. Путина (август 2012 года).
Ночь пришлось провести в зале ожидания. Ранним утром я добрался до автовокзала, который спешно облагораживался и облицовывался к празднику. Теперь до Сургоди оставалось только 180 км шоссейного пути. Бессонная ночь, мрачная дождливая погода, тесный и душный микроавтобус, запотевшие стекла и постоянно менявшийся состав пассажиров как-то невольно сглаживал остроту ожидания встречи с родительским селом. После остановки в Торбеево я вновь стал четко осознавать, что добрался до тех мест, где когда-то пребывали мои далекие предки.
Напротив села мы вышли вдвоем с мужчиной, который оказался соседом Халиды-абыз. Село располагалось в нескольких сотнях метрах от трассы, идущей на Москву, и тянулось одной длинной стороной (Мотавкой) вдоль нее, а затем разветвлялось еще в две стороны (Новое село и Русская околица). Как позже выяснилось, мой попутчик Рашит Абидуллович Коновалов – бывший зоотехник колхоза и нынешний смотритель мечети, а его жена Равиля Алимовна – бывшая учительница сельской школы, опекает музей Хади Такташа.
Теперь неожиданное знакомство с первым сургодьчанином мне уже не кажется простым стечением обстоятельств, а воспринимается как предопределенность, выглядевшая случайностью.

Рашид Брагин,
доцент Харьковской
медицинской академии,
председатель мусульманской общины
(Продолжение в следующем номере)